Они приняли решение выйти. Держались они с большим достоинством. И они не выглядели умирающими или больными. Они были просто ослаблены. Сильно ослаблены.
— Могли бы и спасибо сказать, — негромко проворчал Каюзак.
Его бывший коллега, а ныне подземный житель Ален Билшейм, услышал его:
— Еще год назад мы бы ноги вам целовали. А теперь или слишком рано или уже слишком поздно.
— Но мы же вас спасли!
— Спасли от чего?
Каюзак метал громы и молнии.
— В жизни не видел такой неблагодарности! Ваша неблагодарность вызывает отвращение при одной только мысли о помощи ближнему…
Он плюнул на пол подземной часовни.
Один за другим семнадцать узников были подняты по веревочной лестнице. Солнце ослепило их, и они попросили защитные повязки на глаза. Затем уселись прямо на землю.
— Расскажите нам! — закричала Летиция. — Джонатан, поговори со мной! Я твоя кузина Летиция Уэллс, я дочь Эдмона. Скажи мне, как вы смогли продержаться внизу так долго.
Джонатан Уэллс отвечал от имени всей общины:
— Мы просто приняли решение жить, жить вместе, только и всего. Мы стараемся говорить как можно меньше, извини.
Старая Августа Уэллс прислонилась к камню. Она отрицательно покачала головой:
— Не надо воды, не надо пищи. Дайте нам только одеяла, нам холодно. — И с легким смешком она добавила: — Ведь у нас не осталось никакой защитной прослойки, ни грамма жира.
Летиция Уэллс, Жак Мелье и Жюльетта Рамирез думали, что спасают умирающих. Теперь они плохо представляли себе, как вести себя с этими невозмутимыми скелетами, которые держались с таким высокомерием.
Их посадили в машины, отвезли в больницу для полного обследования и там отметили, что состояние их здоровья лучше, чем можно было ожидать. Конечно, все они были истощенными и авитаминозными, но ни у кого не было обнаружено никаких повреждений, ни внутренних, ни внешних, не было никакой деградации клеток.
Как телепатическое послание, в мозгу Жюльетты Рамирез зазвучала фраза:
И вышли из утробы земли-кормилицы странные младенцы, и были они представителями нового человечества.
Несколько часов спустя Летиция Уэллс разговаривала с психотерапевтом, который осматривал спасенных.
— Я не знаю, что с ними происходит, — сказал он. — Но они практически не говорят. Они улыбаются мне, как будто принимают меня за идиота, а это, надо сказать, раздражает. Но самое удивительное, я отметил одно странное явление, от которого делается не по себе. Стоит дотронуться до одного из них, и ваше прикосновение чувствуют все, как будто все они — единый организм. И это еще не все!
— А что еще?
— Они поют.
— Поют? — удивился Мелье. — Может быть, вы ослышались, может, им трудно снова привыкнуть к слову или…
— Нет. Они воют, то есть они издают разные звуки, а потом соединяются на одной ноте и долго тянут ее. От этого звука вся больница вибрирует, но им это приносит умиротворение.
— Они сошли с ума! — воскликнул комиссар.
— Возможно, такой звук — это символ единения, как грегорианские хоралы, — предположила Летиция. — Мой отец очень интересовался этим.
— Этот звук — символ единения людей, как запах — символ единения муравейника, — завершила Жюльетта Рамирез.
Комиссар Жак Мелье выглядел озадаченным.
— Главное, никому об этом не рассказывайте и держите эту компанию на карантине до нового приказа.
